Психиатрия - это не диагноз,это жизнь(с) Йозеф
Её разбитые губы. Его искусанные плечи. Одно лето на двоих и так мало встречь. Я шептал тебе Терпи детка,терпи, ты резала меня бритвой. Ночи полные огня и ром в сумке. Наркотики и похмелье на утро. Полное отсутствие денег и "Терпи детка,терпи" удары ногой в стену и кулаком в живот,столики летевшие к чертям и кровь на полу.Одна жизнь,она музыка в плеере и грубые касания бедра. Я переводил инфрмацию о тебе в байты ты же ко мне старалась идти километры. За стёклами давно разбитых витрин покупали счастье и искали наше лето. Прыгнуть с крыши сжимая руки и ломая рёбра "Терпи детка,терпи" мы тут ненадолго и лишь гигогерцы... Сны которые сняться только о кошках и дорогие стриптизёрши. Ты носишь свитры и думаешь что я хороший. Рояль под окном и "Терпи детка,терпи" неровные строчки и ты приносишь мне кофе,кипяток на раскалёные нервы и я думаю что ты кошка пиная тебя до холодильника.Миллионы тонн света и энергетических вспышек, укуреные до тошноты метро и взрывы в сердце, я слушал киломили твоего голоса и в диоптрии смотрю на этот мир через тебя. Призмой растягивая тебя на простынях залитых кофе и наркотиками.Тресщина этого мира куда попали твои костлявые руки скрещенные на моей шее.Безудержные цвета радуги путающиеся в твоих волосах и совершено не стыдно за порваные колготки. Вылизывая твои коленки и море,впитывая в себя жадно соль и ниберин.Отдавая энергию и траву. Я хотел видеть в тебе этот 8 битный мир, а ты похожа на широкоформатный дисплей. Краски по телу и "Терпи детка,терпи". Трюмо и большие зеркала где отражается только грязь и истинный портрет Дориана Грея, ты детка знаешь какой я на самом деле, я хороший детка, а ты терпи. Педаль газа до отказа и умереть от передоза. Ты шепчешь что в тебе слишком много света, я же кормлю молюсков своими мозгами.Штормовое предупреждение и вихри страсти на дороге. В диопртии не слшно и децибелы слепнут, а рок-н-рол живёт. Я бы рассказал тебе что-то тёмное,по настоящему тёмное чт-то из моей жизни,ты поймёшь ты такая же,вспышка разрежет небеса и вот он ад небесный, что я скажу тебе на прощание? "Терпи детка,терпи"
@темы: "А.К."
Год 2019. Из-за резкого нарастающего всплеска преступности повсеместно введена высшая форма наказания в виде смертной казни.
Год 2023. Правозащитники наконец-то добились своего. По всему миру введен мораторий на смертную казнь. Даже США пришлось отказаться от этого. Всех преступников переговоренных в наивысшей мере наказания переводят в изоляторы временного содержания, где они должны содержаться до окончательного решения по поводу мер пресечения.
Год 2026. Количество заключенных дожидающихся привидения приговора в исполнения перерастает все мыслимые масштабы. Правительства не в силах содержать их. Принимается решение всех преступников заморозить, сохраняя только психическую деятельность. Это должно сократить расходы на их содержание. Разрабатывается программа «ледяная тюрьма». Используя последние разработки криогеники, тела заключенных, приговоренных к смертной казни, замораживают, сохраняя их в целости сохранности, для последующего привидения приговора в исполнение.
Год 2033. Демографическая ситуация в странах Африки и Азии выходит из-под контроля. Миллионы беженцев пытаются перебраться через границы. Еще миллионы умирают от нехватки продовольствия и медикаментов. В ряде стран происходят перевороты. ООН пытается сдержать ситуацию и вводит миротворческие войска в зону конфликта.
Год 2038. Разгорается война между экономически развитыми странами и странами Африки и Азии. Войска НАТО и ООН вынуждены отступать вглубь своих территорий, неся большие потери. Количество войск противника превышает все мыслимые масштабы.
Год 2040. Нехватка квалифицированных солдат вынуждает правительства некоторых стран принять крайние меры. Среди преступников, замороженных за годы работы программы «ледяная тюрьма», выискивают людей прошедших военную подготовку или способных вести военные действия. Из них формируются отряды «смертников» под общим названием «Грешники». Им дается шанс на поле боя искупить свой долг перед обществом. «Грешников» посылают на самые опасные участки фронта.
.........
- Граната! – истошно кричит кто-то.
Я успеваю упасть на колени. Взрыв. От грохота закладывает уши с такой силой, что все плывет перед глазами. В меня летят песок, пыль и камни, что секунду назад были кирпичной кладкой. Все происходит невероятно медленно и сопровождается гулом. Кажется, кто-то лежит рядом с тем местом, где секунду назад взорвалась граната. Тело дымиться. Оно обгорело и кажется, забрызгано кровью.
- Вставай, сукин ты сын, - нечетко пробивается сквозь пелену гула.
Это наш командир. Пожалуй, он единственный, кому не безразличны наши жизни. От братьев по оружию помощи не жди, все хотят спасти только свою шкуру. Многие из них даже не понимают, что нужно прикрывать своих. Они бы сбежали, будь такая возможность, но ее нет. Поэтому приходится воевать.
Командир силой поднимает меня с пола и отталкивает к стене, прикрывающей нас от пуль. Сознание постепенно возвращается, и я могу различить запах – приторный запах горелого человеческого мяса смешанный с кирпичной пылью и стреляным порохом. Кто-то неподалеку кричит. Кто-то кричит, чтобы снять глухоту, вызванную взрывом, кто-то кричит от боли. А кто-то уже больше не закричит никогда.
Повсюду слышна стрельба. Рядом, прямо над ухом стреляют из G36 – наше стандартное вооружение. В паре десятков метрах раздаются очереди из калашниковых и пулеметов.
Я прихожу в себя и хватаю свою штурмовую винтовку. Аккуратно, чтобы не дать себя пристрелить, выглядываю из-за угла стены. В окнах здания напротив видны вспышки – это стреляют по нам. Высовываюсь немного сильнее, и прицельно бью в одно из окон. Выпускаю пол обоймы, и вспышки прекращаются. Не знаю, может я попал в него, может просто спугнул. Это не имеет значения, главное уцелеть. Пули свистят совсем рядом, врезаются в стену, и я прячусь в укрытие. Тяжело дыша, смотрю вокруг. Рядом лежит труп кого-то из наших, не важно. Забираю его магазины и гранаты, ему они теперь без надобности. Капитан отстреливается в нескольких метрах от меня. Он выставил ствол в проломленную взрывом снаряда стену и поливает по врагу на крыше. В углу лежит Карстон с окровавленной грудью, и из последних сил пытается дышать. Рядом с ним еще кто-то с оторванной рукой. Наверное, ее оторвало гранатой. Еще несколько наших отстреливаются не глядя, просто выставив оружие в окно. Хоукина нет. Если этот ублюдок не сдох, то пошел резать врагов. Он еще тот маньяк, я больше боюсь спать в его присутствии, чем получить пулю.
Снова смотрю в окно, но стоит мне только высунуться, как несколько путь со свистом влетают в кирпичи рядом со мной. Приходится прятаться, и ползти к другой огневой точке. Пробираюсь в подъезд и перехожу в квартиру напротив. Недавно сюда попали из РПГ-7. Все, что было в комнате раскидано по углам и дымится. У стены искалеченное тело, не повезло бедняге. На корточках подбираюсь к окну. Метрах в двадцати, прямо напротив меня, стоит ублюдок, и выцеливает кого-то. Он меня не видит. Навожу прицел точно ему на голову. Короткая очередь и он падает со свинцом в башке. По моему окну тут же начинают стрелять, и я падаю вниз, прячусь под подоконник.
В здании напротив слышны короткие глухие очереди – MP5K. Значит, Хоукин уже там. Теперь можно пробираться в тыл к врагу, пока он их отвлекает. Выбегаю в подъезд, и сталкиваюсь с капитаном. Он тоже решил не сидеть на месте, и не ждать пулю. Мы вдвоем короткими перебежками, прячась за сгоревшими машинами и бронетехникой, пробираемся по двору. Еще пара метров и мы уже под окнами здания, где засел враг. Пригнувшись, пробегаем вдоль стены, забрасывая гранаты в окна. К концу забега у меня на пальцах остается пять колечек из проволоки, для кого-то они станут обручальными со старушкой смертью. Все это занимает считанные секунды, меньше выдержки детонаторов. Мы останавливаемся на углу, и смотрим, как начинают взрываться наши гранаты. Одна за другой. Взрыв, и из окна летит чье-то тело. Взрыв, языки пламени и дым вырываются наружу. Теперь можно заходить внутрь. Отдыхать после забега некогда, нужно перестрелять всех выживших засранцев.
В здании темно, к тому же все заволокло дымом, от которого слезятся глаза. Аккуратно заглядывая в каждое новое помещение, мы с капитаном идем вперед к тому месту, откуда все еще слышны выстрелы из MP5K. Главное не пристрелить Хоукина. Нет, не так. Главное, чтобы этот ублюдок не пришил нас.
В помещении G36 жутко неудобна, ее почти полуметровый ствол вечно приходиться чуть опускать вниз, или поднимать вверх, чтобы не попасть в поле зрения какой-нибудь мрази с АК.
Когда идешь так, видишь только узкий коридор перед собой. Вдобавок к этому перед глазами постоянно маячит ствол винтовки. Слышны собственные шаги, собственное дыхание и стук сердца, которое готово вырваться наружу вместе с остатками завтрака. Мысли, словно растворились. Все сосредоточенно на ощущениях и чувствах. Зрение, слух, ты целиком превращаешься в них.
Кто-то передергивает затвор калаша прямо за стеной. Я целюсь, и выпускаю всю обойму в стену. Слышен шум падающего тела. Преимущество убойной мощи G36 и недостаток тонких внутренних стен. В соседнем помещении лежит тело, еще совсем молодой. Будь у меня сын, он был бы немногим младше этого парнишки. Главное, не обращать внимания и не думать об этом.
Выстрелы MP5K больше не слышны. Либо Хоукин уже труп, либо кончились патроны. Второе. Теперь он палит с пистолетов. Тихие хлесткие одиночные выстрелы девятимиллиметрового.
Мы идем дальше, медленно, но верно. Спешить нельзя. Поспешишь, получишь пулю. Здесь нет героев, и наград никто не дает. Не будет даже флага твоей страны на твоем гробу, да и самого гроба не будет. Мы никому не нужны, ни живые, ни тем более мертвые. То, что мы сейчас делаем – это только чтобы выжить самим, по-другому и не бывает.
Выстрелы стихают. Теперь не слышно даже звуков АК. Неужели этот сукин сын всех перестрелял?
Мы проходим мимо трупов вражеских солдат. Все застрелены, больше десяти. Видимо, они собрались здесь, чтобы прикончить Хоукина. А вот и он сам. Сидит на корточках, склонившись над трупом. В руке у него окровавленный нож.
- Хоукин, свои, - говорит капитан, на всякий случай, поднимая ладонь вверх.
Он оборачивается к нам, и, не говоря ни слова, вытирает нож об штанину. Чертов маньяк. Надеюсь, ему хватило и этих, и он не станет нас убивать.
- Хорошо, будем ждать, - говорит капитан в микрофон. – Транспорт будет через полчаса, - обращается он к нам. Джонс, собери выживших. Нужно обеспечить чистый воздух для птички.
Я уже успел отдышаться, и иду в здание, откуда сам только что отстреливался. Выхожу во двор, высоко подняв винтовку, чтобы какой-нибудь кретин не подстрелил меня. Спецназ уже ушел, раз нас вытаскивают. Наша задаче здесь была прикрыть отход группы добывающей какие-то важные разведданные. Командование вытащила своих ребят, теперь дело за Грешниками. Нас могли бы бросить здесь, и начать авиа-налет. Выжили – молодцы, не выжили – ничего страшного, они свою работу сделали.
За нами прилетит вертолет, значит, сегодня летим на базу. Можно будет поесть и помыться и нормально поспать, хотя бы один день. Еще, скорее всего, отряд пополнят новичками. Это не особо важно, все равно они обычно погибают в первый же боевой выход. Зато, с трупов можно собрать боеприпасы и провизию. Цинично, но без этого никуда. С нами никто не станет считаться. Могут закинут удерживать какую-нибудь очень важную гребанную деревушку и забыть. Выживайте, как хотите. Такое уже случалось, не мы первые, не мы последние. Мы всего лишь расходный материал, преступники, убийцы, отбросы общества – Грешники, которым дали шанс искупить свою вину.
Я обхожу всех, ищу выживших. Мы собираемся на крыше здания, помогаем раненым подняться наверх. Нас осталось всего пятнадцать, и это из тридцати девяти человек, переброшенных сюда утром с прошлой точки. Трое серьезно ранены.
Еще даже не вечер, хотя уже темно. Небо заволокли такие темные тучи, что солнце не может пробиться сквозь них. Дождя нет, да это и к лучшему. Еще немного и меня начнет бить озноб. Наверное, потому что я нормально не ел уже пару дней. Теперь, когда можно немного расслабиться, начинает давать знать о себе мое тело. Нужно сосредоточиться и следить за окрестностями. Не хватало, чтобы сбили вертушку, тогда нас точно никто не будет вытаскивать.
Проходит около получаса, и на горизонте появляется вертушка. Капитан зажигает зеленый сигнальный огонь. Вертушка садиться на крышу. S-70 – черный ястреб. От потоков воздуха начинают слезиться уставшие глаза.
- Загружаемся! – кричит солдат на пулемете. Его голос заглушает гул лопастей. – Берем двенадцать человек и вылетаем.
- Нас пятнадцать, трое раненых, - перекрикивает шум капитан. – Потеснимся и погрузим всех.
- Нет! Бросьте их! Залезайте или мы улетаем.
Мы все слышим его слова и вскидываем наше оружие. Кто-то целится в вертушку, кто-то друг в друга. Ник-то не хочет оставаться умирать. Солдат направляет на нас пулемет M134 – Миниган. Он раскрошит всех нас за считанные секунды, если ситуация не разрешится. И она разрешается.
Пока все заняты вертолетом, Хоукин проходит за нашими спинами. Он достает свой нож и избавляется от раненых. Проблема исчезает. Хоукин первый залезает в вертушку, спокойно проходя мимо нас, застывших от удивления и ужаса. Может это цинично, но я готов расцеловать этого ублюдка.
Залезаю в вертушку вслед за остальными. Лопасти начинают вращаться быстрее, и черный ястреб отрывается от крыши. Я смотрю на дымящиеся окна домов. Сейчас полмира выглядит точно так же. Самая масштабная война в истории человечества. Не думаю, что она будет очень продолжительной. Скоро все закончится. Кто-нибудь нанесет ядерный удар, превратит землю пустыню, этим все кончится.
Сейчас все это не важно, мы летим на базу, летим домой…
Вертолет приземляется вблизи аэропорта Тулузы. Здесь расположена наскоро возведенная база сил НАТО. Тулуза теперь он имеет стратегическое значение, впрочем, как и все аэропорты, и взлетно-посадочные комплексы. Войска уже не раз отступали, оставляя города африканцам. Тулуза будет следующим. Европу поджимают выходцы из Африки, Россию – Китай и Индия. Мы зажаты в кольцо. США отчетливо понимает, чем все это кончится и наряду с рейнджерами, дельтой, морпехами они шлют в Европу и нас – грешников.
К вертолету подбегает около десятка вооруженных солдат. Они наводят стволы на нас.
- Бросить оружие! Разоружиться! Быстро! – кричат они наперебой.
- Чего пялишься, выродок?! Хочешь, чтобы я тебя пристрелил?! – орет на меня один из солдат. Он кричит, потому что ему страшно. Он просто хочет доказать свое превосходство, доказать это самому себе.
Мы выкидываем все свое снаряжение – оружие, огнестрельное и холодное, бронежилеты, фляги... Поднимаем руки вверх, и идем, куда нам говорят – в небольшой барак. На входе стоит еще группа солдат. Они обыскивают нас металлоискателями, и по одному запускаю внутрь.
В бараке темно и воняет как на помойке. Его освещают всего несколько лампочек. В углу сортир и душевая. Посреди барака стоит три десятка двухъярусных кроватей. Дом, милый дом.
Я захожу внутрь, и не раздеваясь, валюсь на ближайшую койку. Так делаю все, кто остался в живых и добрался до базы. Сейчас нужно отдохнуть и поспать. Сил нет ни на душ, ни на еду.
До того как мои глаза закрываются, я успеваю рассмотреть Хоукина. Он сидит на своей кровати и снимает камуфляж, раздевается по пояс. Почти все его тело покрыто небольшими резаными шрамами. Какие-то сделаны еще в прошлой жизни, на свободе, но большая часть уже здесь. Он достает из матраца заточку и делает новые порезы. По одному на каждого убитого им человека. Я закрываю глаза и не смотрю, как этот маньяк вырезает у себя на теле троих наших парней, не попавших в вертолет.
Спать…
Проходит около двенадцати часов кошмаров, прежде чем нас будит сирена – подъем. Мы идем в душ. Отмываем грязь, пыль, кровь – краски войны. Я стою на холодном бетонном полу под струями ледяной воды. Отель со всеми удобствами.
Смотрю на Хоукина, на десятки его шрамов и новые порезы. Некоторые из них еще не затянулись, и из них сочится кровь. Я не считаю свежие метки, но и так видно, что их больше двадцати.
Теперь нужно получить новую чистую форму. Встаем в шеренгу и под охраной солдат идем на склад. Там получаем белье, камуфляж, перчатки, наколенники и налокотники, легкие бронежилеты из кевлара, которые не спасут от пули из АК, но с ними как-то спокойней.
Нас отводят обратно в барак. Теперь остается только ждать отправления на новое суицидальное задание. Это может затянуться на несколько дней. Из развлечений есть только накачивание мышц и игра в карты. В отсутствии интереса ко второму, занимаюсь первым. Отжимаюсь, качаю пресс, подтягиваюсь.
Общаться с кем-то нет смысла. Здесь не стоит заводить друзей или просто привязываться. Из пятидесяти человек, отправляющихся на задание, обычно возвращается не больше пятнадцати. В основном это те, кто имеет военную подготовку или знает как себя вести на поле боя. Новички погибают на первом же задании, из пополнения выживает не больше пяти человек.
Я здесь уже второй месяц. Капитан больше полугода. Говорят, он и взаправду был капитаном, пока не попал сюда, теперь он никто. Его даже не замораживали, просто сослали сюда после трибунала. Другое дело, что ему из-за офицерской подготовки позволяют нами командовать. Хоукин продержался больше всех. Везучий сукин сын. Он попал сюда с первыми с самым первым отрядом грешников. Есть еще один долгожитель, Нил Джексон. Нас доставили вместе. К смертной казни его приговорили за торговлю оружием и наркотиками. Остальные здесь меньше месяца.
Слышно, как снаружи останавливается грузовик. Слышны крики солдат. Дверь открывается, и внутрь заваливаются новички. В руках у них камуфляж и амуниция Кто-то из них сразу воротит нос. Нечего брезговать, теперь это и ваш дом. Они злы, и в глазах читается ненависть. Это пропадет после первого же задания. Останется только безразличие, осознание неизбежности смерти. Совсем недавно я тоже был готов перегрызть глотки отрепью прилетевшему в Европу со мной. Теперь мне все равно. Они тоже изменятся, если, конечно, выживут.
В барак вваливается огромный негр с татуировкой на шее. Обычный воспитанник гетто. Он осматривает помещение, и направляется к койке Хоукина, на углу у стены, отличное местечко. Хоукин как обычно отрешенно от всего сидит и смотрит в никуда.
- Пошел вон сопляк, - кричит негр.
Кажется, я знаю, кто буден следующим шрамом.
Хоукин переводит взгляд на негра, и показывает на него пальцем. Это продолжается буквально секунду, потом Хоукин снова уходит в себя. Наверное, новичок прочитал все во взгляде маньяка. Он отошел в сторону, и устроился на свободной койке. Не думаю, что негр делал это ради места у стены, скорее он хотел заявить о себе. Вот только выбрал в жертвы совсем не того парня.
Среди новичков проскакивает знакомое лицо. В голове мелькают воспоминания из прошлой жизни.
- Грин! – кричу я, поднимаясь на ноги. – Джеймс Грин.
Ко мне подходит мужчина тридцати пяти лет с легкой щетиной на лице. Он смотрит на меня своими голубыми глазами, пытаясь понять, откуда я его знаю.
- Адам, Адам Джонс, - помогаю я ему.
- Но… я… - он пытается что-то сказать, но потом просто роняет свои вещи на пол и в порыве жмет мне руку, после чего крепко обнимает.
Я не видел Грина уже лет пятнадцать. Конечно намного больше, просто я не считаю, то время пока был заморожен. Мы еще были совсем молоды, только закончили школу. Судьба раскидала нас по разные стороны баррикад. Он должен был поступать в полицейскую академию, стать детективом. А моя семья переехала в другой город и тянула меня за собой. Там я, как-то незаметно для самого себя, встал на скользкую дорожку преступлений. После прощания мы почти не общались, хотя обещали друг другу не теряться. И вот теперь, мы пересеклись с ним здесь. Это кажется невозможным.
- Откуда ты здесь? – спрашиваю я, когда Джеймс садиться рядом.
- Долгая история, - говорит он, но понимает, что спешить не куда и продолжает говорить. – Помнишь, я хотел стать полицейским? Так вот, я им стал. Все рассказывать не буду. Но сел я за убийство, за тройное. Трое парней изнасиловали девочку, дочь Лизы. Ты же помнишь Лизу?
- Да, помню, - киваю я.- Лиза это девушка, жившая по соседству. Она была на пару лет старше нас.
- Те парни, они откупились. Дело замяли. А Лиза, она пришла ко мне. Пришла за помощью. И я решился помочь. Завалился к ним, якобы с обыском, а они стали в меня палить. Меня взяли. Кто-то из их родных заплатил, чтобы меня посадили. Сказали, что никаких следов оружия не нашли. Меня судили как убийцу. Приговор – смертная казнь, заморозка до отмены моратория. И вот я здесь.
Нельзя осуждать Джеймса за это. Окажись я на его месте, попроси Лиза о помощи меня, я бы сделал точно так же. Можно сказать, что он сглупил, нужно было просто убить их где0нибудь в подворотне. Но он всегда бы слишком прямолинейным чрезмерно честным.
- А твоя история? – спрашивает Джеймс.
Я знал, что он задаст этот вопрос. Не думаю, что он сможет меня понять. Наверное, это чувство стыда перед человеком из прошлой жизни, человеком который знал добропорядочного Адама Джонса. А теперь перед ним совсем другой Джонс, наркоторговец, рэкетир, угонщик, грабитель. Чем я только не занимался за долги годы моей преступной жизни.
- Знаешь, - говорю я, - это не самая интересная история.
Кажется, Джеймс все понял. Ведь я не мог угодить сюда за то, что перевел старушку через дорогу. Гордиться здесь нечем.
- Как здесь вообще? - чтобы сменить тему, спрашивает Грин.
- Паршиво. Как в аду, - улыбаюсь я. – Если не умираешь от тоски здесь, то тебя пытаются убить там. Главное держись подальше от того парня, - показываю на Хоукина. – Рядом с ним смерть ходит, и это не шутки. Сколько раз видел, как из парней рядом с ним решето делали, а на нем ни царапины.
- А кто он такой? На вид обычный пацан, - глядя на Хоукина, говорит Грин.
- Сын сенатора Хоукина. Ты должен бы слышать. Эту историю по всем каналам крутили. Сенатор прикрывал свое сына-маньяка.
- Помню, помню, - нахмурив лоб, произносит Джеймс. – Он больше двадцати человек убил. Не страшно спать в одном бараке с ним?
- Ему хватает крови на войне, здесь он спокоен, - успокаиваю я Грина.
Потом мы просто болтаем, как будто нет никакой войны, как будто мы не в отряде смертников. Мы вспоминаем прошлое, старые истории, рассказываем их друг другу. Все заканчивается вместе с отбоем.
@темы: "А.К."
Год 2019. Из-за резкого нарастающего всплеска преступности повсеместно введена высшая форма наказания в виде смертной казни.
Год 2023. Правозащитники наконец-то добились своего. По всему миру введен мораторий на смертную казнь. Даже США пришлось отказаться от этого. Всех преступников переговоренных в наивысшей мере наказания переводят в изоляторы временного содержания, где они должны содержаться до окончательного решения по поводу мер пресечения.
Год 2026. Количество заключенных дожидающихся привидения приговора в исполнения перерастает все мыслимые масштабы. Правительства не в силах содержать их. Принимается решение всех преступников заморозить, сохраняя только психическую деятельность. Это должно сократить расходы на их содержание. Разрабатывается программа «ледяная тюрьма». Используя последние разработки криогеники, тела заключенных, приговоренных к смертной казни, замораживают, сохраняя их в целости сохранности, для последующего привидения приговора в исполнение.
Год 2033. Демографическая ситуация в странах Африки и Азии выходит из-под контроля. Миллионы беженцев пытаются перебраться через границы. Еще миллионы умирают от нехватки продовольствия и медикаментов. В ряде стран происходят перевороты. ООН пытается сдержать ситуацию и вводит миротворческие войска в зону конфликта.
Год 2038. Разгорается война между экономически развитыми странами и странами Африки и Азии. Войска НАТО и ООН вынуждены отступать вглубь своих территорий, неся большие потери. Количество войск противника превышает все мыслимые масштабы.
Год 2040. Нехватка квалифицированных солдат вынуждает правительства некоторых стран принять крайние меры. Среди преступников, замороженных за годы работы программы «ледяная тюрьма», выискивают людей прошедших военную подготовку или способных вести военные действия. Из них формируются отряды «смертников» под общим названием «Грешники». Им дается шанс на поле боя искупить свой долг перед обществом. «Грешников» посылают на самые опасные участки фронта.
.........
- Граната! – истошно кричит кто-то.
Я успеваю упасть на колени. Взрыв. От грохота закладывает уши с такой силой, что все плывет перед глазами. В меня летят песок, пыль и камни, что секунду назад были кирпичной кладкой. Все происходит невероятно медленно и сопровождается гулом. Кажется, кто-то лежит рядом с тем местом, где секунду назад взорвалась граната. Тело дымиться. Оно обгорело и кажется, забрызгано кровью.
- Вставай, сукин ты сын, - нечетко пробивается сквозь пелену гула.
Это наш командир. Пожалуй, он единственный, кому не безразличны наши жизни. От братьев по оружию помощи не жди, все хотят спасти только свою шкуру. Многие из них даже не понимают, что нужно прикрывать своих. Они бы сбежали, будь такая возможность, но ее нет. Поэтому приходится воевать.
Командир силой поднимает меня с пола и отталкивает к стене, прикрывающей нас от пуль. Сознание постепенно возвращается, и я могу различить запах – приторный запах горелого человеческого мяса смешанный с кирпичной пылью и стреляным порохом. Кто-то неподалеку кричит. Кто-то кричит, чтобы снять глухоту, вызванную взрывом, кто-то кричит от боли. А кто-то уже больше не закричит никогда.
Повсюду слышна стрельба. Рядом, прямо над ухом стреляют из G36 – наше стандартное вооружение. В паре десятков метрах раздаются очереди из калашниковых и пулеметов.
Я прихожу в себя и хватаю свою штурмовую винтовку. Аккуратно, чтобы не дать себя пристрелить, выглядываю из-за угла стены. В окнах здания напротив видны вспышки – это стреляют по нам. Высовываюсь немного сильнее, и прицельно бью в одно из окон. Выпускаю пол обоймы, и вспышки прекращаются. Не знаю, может я попал в него, может просто спугнул. Это не имеет значения, главное уцелеть. Пули свистят совсем рядом, врезаются в стену, и я прячусь в укрытие. Тяжело дыша, смотрю вокруг. Рядом лежит труп кого-то из наших, не важно. Забираю его магазины и гранаты, ему они теперь без надобности. Капитан отстреливается в нескольких метрах от меня. Он выставил ствол в проломленную взрывом снаряда стену и поливает по врагу на крыше. В углу лежит Карстон с окровавленной грудью, и из последних сил пытается дышать. Рядом с ним еще кто-то с оторванной рукой. Наверное, ее оторвало гранатой. Еще несколько наших отстреливаются не глядя, просто выставив оружие в окно. Хоукина нет. Если этот ублюдок не сдох, то пошел резать врагов. Он еще тот маньяк, я больше боюсь спать в его присутствии, чем получить пулю.
Снова смотрю в окно, но стоит мне только высунуться, как несколько путь со свистом влетают в кирпичи рядом со мной. Приходится прятаться, и ползти к другой огневой точке. Пробираюсь в подъезд и перехожу в квартиру напротив. Недавно сюда попали из РПГ-7. Все, что было в комнате раскидано по углам и дымится. У стены искалеченное тело, не повезло бедняге. На корточках подбираюсь к окну. Метрах в двадцати, прямо напротив меня, стоит ублюдок, и выцеливает кого-то. Он меня не видит. Навожу прицел точно ему на голову. Короткая очередь и он падает со свинцом в башке. По моему окну тут же начинают стрелять, и я падаю вниз, прячусь под подоконник.
В здании напротив слышны короткие глухие очереди – MP5K. Значит, Хоукин уже там. Теперь можно пробираться в тыл к врагу, пока он их отвлекает. Выбегаю в подъезд, и сталкиваюсь с капитаном. Он тоже решил не сидеть на месте, и не ждать пулю. Мы вдвоем короткими перебежками, прячась за сгоревшими машинами и бронетехникой, пробираемся по двору. Еще пара метров и мы уже под окнами здания, где засел враг. Пригнувшись, пробегаем вдоль стены, забрасывая гранаты в окна. К концу забега у меня на пальцах остается пять колечек из проволоки, для кого-то они станут обручальными со старушкой смертью. Все это занимает считанные секунды, меньше выдержки детонаторов. Мы останавливаемся на углу, и смотрим, как начинают взрываться наши гранаты. Одна за другой. Взрыв, и из окна летит чье-то тело. Взрыв, языки пламени и дым вырываются наружу. Теперь можно заходить внутрь. Отдыхать после забега некогда, нужно перестрелять всех выживших засранцев.
В здании темно, к тому же все заволокло дымом, от которого слезятся глаза. Аккуратно заглядывая в каждое новое помещение, мы с капитаном идем вперед к тому месту, откуда все еще слышны выстрелы из MP5K. Главное не пристрелить Хоукина. Нет, не так. Главное, чтобы этот ублюдок не пришил нас.
В помещении G36 жутко неудобна, ее почти полуметровый ствол вечно приходиться чуть опускать вниз, или поднимать вверх, чтобы не попасть в поле зрения какой-нибудь мрази с АК.
Когда идешь так, видишь только узкий коридор перед собой. Вдобавок к этому перед глазами постоянно маячит ствол винтовки. Слышны собственные шаги, собственное дыхание и стук сердца, которое готово вырваться наружу вместе с остатками завтрака. Мысли, словно растворились. Все сосредоточенно на ощущениях и чувствах. Зрение, слух, ты целиком превращаешься в них.
Кто-то передергивает затвор калаша прямо за стеной. Я целюсь, и выпускаю всю обойму в стену. Слышен шум падающего тела. Преимущество убойной мощи G36 и недостаток тонких внутренних стен. В соседнем помещении лежит тело, еще совсем молодой. Будь у меня сын, он был бы немногим младше этого парнишки. Главное, не обращать внимания и не думать об этом.
Выстрелы MP5K больше не слышны. Либо Хоукин уже труп, либо кончились патроны. Второе. Теперь он палит с пистолетов. Тихие хлесткие одиночные выстрелы девятимиллиметрового.
Мы идем дальше, медленно, но верно. Спешить нельзя. Поспешишь, получишь пулю. Здесь нет героев, и наград никто не дает. Не будет даже флага твоей страны на твоем гробу, да и самого гроба не будет. Мы никому не нужны, ни живые, ни тем более мертвые. То, что мы сейчас делаем – это только чтобы выжить самим, по-другому и не бывает.
Выстрелы стихают. Теперь не слышно даже звуков АК. Неужели этот сукин сын всех перестрелял?
Мы проходим мимо трупов вражеских солдат. Все застрелены, больше десяти. Видимо, они собрались здесь, чтобы прикончить Хоукина. А вот и он сам. Сидит на корточках, склонившись над трупом. В руке у него окровавленный нож.
- Хоукин, свои, - говорит капитан, на всякий случай, поднимая ладонь вверх.
Он оборачивается к нам, и, не говоря ни слова, вытирает нож об штанину. Чертов маньяк. Надеюсь, ему хватило и этих, и он не станет нас убивать.
- Хорошо, будем ждать, - говорит капитан в микрофон. – Транспорт будет через полчаса, - обращается он к нам. Джонс, собери выживших. Нужно обеспечить чистый воздух для птички.
Я уже успел отдышаться, и иду в здание, откуда сам только что отстреливался. Выхожу во двор, высоко подняв винтовку, чтобы какой-нибудь кретин не подстрелил меня. Спецназ уже ушел, раз нас вытаскивают. Наша задаче здесь была прикрыть отход группы добывающей какие-то важные разведданные. Командование вытащила своих ребят, теперь дело за Грешниками. Нас могли бы бросить здесь, и начать авиа-налет. Выжили – молодцы, не выжили – ничего страшного, они свою работу сделали.
За нами прилетит вертолет, значит, сегодня летим на базу. Можно будет поесть и помыться и нормально поспать, хотя бы один день. Еще, скорее всего, отряд пополнят новичками. Это не особо важно, все равно они обычно погибают в первый же боевой выход. Зато, с трупов можно собрать боеприпасы и провизию. Цинично, но без этого никуда. С нами никто не станет считаться. Могут закинут удерживать какую-нибудь очень важную гребанную деревушку и забыть. Выживайте, как хотите. Такое уже случалось, не мы первые, не мы последние. Мы всего лишь расходный материал, преступники, убийцы, отбросы общества – Грешники, которым дали шанс искупить свою вину.
Я обхожу всех, ищу выживших. Мы собираемся на крыше здания, помогаем раненым подняться наверх. Нас осталось всего пятнадцать, и это из тридцати девяти человек, переброшенных сюда утром с прошлой точки. Трое серьезно ранены.
Еще даже не вечер, хотя уже темно. Небо заволокли такие темные тучи, что солнце не может пробиться сквозь них. Дождя нет, да это и к лучшему. Еще немного и меня начнет бить озноб. Наверное, потому что я нормально не ел уже пару дней. Теперь, когда можно немного расслабиться, начинает давать знать о себе мое тело. Нужно сосредоточиться и следить за окрестностями. Не хватало, чтобы сбили вертушку, тогда нас точно никто не будет вытаскивать.
Проходит около получаса, и на горизонте появляется вертушка. Капитан зажигает зеленый сигнальный огонь. Вертушка садиться на крышу. S-70 – черный ястреб. От потоков воздуха начинают слезиться уставшие глаза.
- Загружаемся! – кричит солдат на пулемете. Его голос заглушает гул лопастей. – Берем двенадцать человек и вылетаем.
- Нас пятнадцать, трое раненых, - перекрикивает шум капитан. – Потеснимся и погрузим всех.
- Нет! Бросьте их! Залезайте или мы улетаем.
Мы все слышим его слова и вскидываем наше оружие. Кто-то целится в вертушку, кто-то друг в друга. Ник-то не хочет оставаться умирать. Солдат направляет на нас пулемет M134 – Миниган. Он раскрошит всех нас за считанные секунды, если ситуация не разрешится. И она разрешается.
Пока все заняты вертолетом, Хоукин проходит за нашими спинами. Он достает свой нож и избавляется от раненых. Проблема исчезает. Хоукин первый залезает в вертушку, спокойно проходя мимо нас, застывших от удивления и ужаса. Может это цинично, но я готов расцеловать этого ублюдка.
Залезаю в вертушку вслед за остальными. Лопасти начинают вращаться быстрее, и черный ястреб отрывается от крыши. Я смотрю на дымящиеся окна домов. Сейчас полмира выглядит точно так же. Самая масштабная война в истории человечества. Не думаю, что она будет очень продолжительной. Скоро все закончится. Кто-нибудь нанесет ядерный удар, превратит землю пустыню, этим все кончится.
Сейчас все это не важно, мы летим на базу, летим домой…
Вертолет приземляется вблизи аэропорта Тулузы. Здесь расположена наскоро возведенная база сил НАТО. Тулуза теперь он имеет стратегическое значение, впрочем, как и все аэропорты, и взлетно-посадочные комплексы. Войска уже не раз отступали, оставляя города африканцам. Тулуза будет следующим. Европу поджимают выходцы из Африки, Россию – Китай и Индия. Мы зажаты в кольцо. США отчетливо понимает, чем все это кончится и наряду с рейнджерами, дельтой, морпехами они шлют в Европу и нас – грешников.
К вертолету подбегает около десятка вооруженных солдат. Они наводят стволы на нас.
- Бросить оружие! Разоружиться! Быстро! – кричат они наперебой.
- Чего пялишься, выродок?! Хочешь, чтобы я тебя пристрелил?! – орет на меня один из солдат. Он кричит, потому что ему страшно. Он просто хочет доказать свое превосходство, доказать это самому себе.
Мы выкидываем все свое снаряжение – оружие, огнестрельное и холодное, бронежилеты, фляги... Поднимаем руки вверх, и идем, куда нам говорят – в небольшой барак. На входе стоит еще группа солдат. Они обыскивают нас металлоискателями, и по одному запускаю внутрь.
В бараке темно и воняет как на помойке. Его освещают всего несколько лампочек. В углу сортир и душевая. Посреди барака стоит три десятка двухъярусных кроватей. Дом, милый дом.
Я захожу внутрь, и не раздеваясь, валюсь на ближайшую койку. Так делаю все, кто остался в живых и добрался до базы. Сейчас нужно отдохнуть и поспать. Сил нет ни на душ, ни на еду.
До того как мои глаза закрываются, я успеваю рассмотреть Хоукина. Он сидит на своей кровати и снимает камуфляж, раздевается по пояс. Почти все его тело покрыто небольшими резаными шрамами. Какие-то сделаны еще в прошлой жизни, на свободе, но большая часть уже здесь. Он достает из матраца заточку и делает новые порезы. По одному на каждого убитого им человека. Я закрываю глаза и не смотрю, как этот маньяк вырезает у себя на теле троих наших парней, не попавших в вертолет.
Спать…
Проходит около двенадцати часов кошмаров, прежде чем нас будит сирена – подъем. Мы идем в душ. Отмываем грязь, пыль, кровь – краски войны. Я стою на холодном бетонном полу под струями ледяной воды. Отель со всеми удобствами.
Смотрю на Хоукина, на десятки его шрамов и новые порезы. Некоторые из них еще не затянулись, и из них сочится кровь. Я не считаю свежие метки, но и так видно, что их больше двадцати.
Теперь нужно получить новую чистую форму. Встаем в шеренгу и под охраной солдат идем на склад. Там получаем белье, камуфляж, перчатки, наколенники и налокотники, легкие бронежилеты из кевлара, которые не спасут от пули из АК, но с ними как-то спокойней.
Нас отводят обратно в барак. Теперь остается только ждать отправления на новое суицидальное задание. Это может затянуться на несколько дней. Из развлечений есть только накачивание мышц и игра в карты. В отсутствии интереса ко второму, занимаюсь первым. Отжимаюсь, качаю пресс, подтягиваюсь.
Общаться с кем-то нет смысла. Здесь не стоит заводить друзей или просто привязываться. Из пятидесяти человек, отправляющихся на задание, обычно возвращается не больше пятнадцати. В основном это те, кто имеет военную подготовку или знает как себя вести на поле боя. Новички погибают на первом же задании, из пополнения выживает не больше пяти человек.
Я здесь уже второй месяц. Капитан больше полугода. Говорят, он и взаправду был капитаном, пока не попал сюда, теперь он никто. Его даже не замораживали, просто сослали сюда после трибунала. Другое дело, что ему из-за офицерской подготовки позволяют нами командовать. Хоукин продержался больше всех. Везучий сукин сын. Он попал сюда с первыми с самым первым отрядом грешников. Есть еще один долгожитель, Нил Джексон. Нас доставили вместе. К смертной казни его приговорили за торговлю оружием и наркотиками. Остальные здесь меньше месяца.
Слышно, как снаружи останавливается грузовик. Слышны крики солдат. Дверь открывается, и внутрь заваливаются новички. В руках у них камуфляж и амуниция Кто-то из них сразу воротит нос. Нечего брезговать, теперь это и ваш дом. Они злы, и в глазах читается ненависть. Это пропадет после первого же задания. Останется только безразличие, осознание неизбежности смерти. Совсем недавно я тоже был готов перегрызть глотки отрепью прилетевшему в Европу со мной. Теперь мне все равно. Они тоже изменятся, если, конечно, выживут.
В барак вваливается огромный негр с татуировкой на шее. Обычный воспитанник гетто. Он осматривает помещение, и направляется к койке Хоукина, на углу у стены, отличное местечко. Хоукин как обычно отрешенно от всего сидит и смотрит в никуда.
- Пошел вон сопляк, - кричит негр.
Кажется, я знаю, кто буден следующим шрамом.
Хоукин переводит взгляд на негра, и показывает на него пальцем. Это продолжается буквально секунду, потом Хоукин снова уходит в себя. Наверное, новичок прочитал все во взгляде маньяка. Он отошел в сторону, и устроился на свободной койке. Не думаю, что негр делал это ради места у стены, скорее он хотел заявить о себе. Вот только выбрал в жертвы совсем не того парня.
Среди новичков проскакивает знакомое лицо. В голове мелькают воспоминания из прошлой жизни.
- Грин! – кричу я, поднимаясь на ноги. – Джеймс Грин.
Ко мне подходит мужчина тридцати пяти лет с легкой щетиной на лице. Он смотрит на меня своими голубыми глазами, пытаясь понять, откуда я его знаю.
- Адам, Адам Джонс, - помогаю я ему.
- Но… я… - он пытается что-то сказать, но потом просто роняет свои вещи на пол и в порыве жмет мне руку, после чего крепко обнимает.
Я не видел Грина уже лет пятнадцать. Конечно намного больше, просто я не считаю, то время пока был заморожен. Мы еще были совсем молоды, только закончили школу. Судьба раскидала нас по разные стороны баррикад. Он должен был поступать в полицейскую академию, стать детективом. А моя семья переехала в другой город и тянула меня за собой. Там я, как-то незаметно для самого себя, встал на скользкую дорожку преступлений. После прощания мы почти не общались, хотя обещали друг другу не теряться. И вот теперь, мы пересеклись с ним здесь. Это кажется невозможным.
- Откуда ты здесь? – спрашиваю я, когда Джеймс садиться рядом.
- Долгая история, - говорит он, но понимает, что спешить не куда и продолжает говорить. – Помнишь, я хотел стать полицейским? Так вот, я им стал. Все рассказывать не буду. Но сел я за убийство, за тройное. Трое парней изнасиловали девочку, дочь Лизы. Ты же помнишь Лизу?
- Да, помню, - киваю я.- Лиза это девушка, жившая по соседству. Она была на пару лет старше нас.
- Те парни, они откупились. Дело замяли. А Лиза, она пришла ко мне. Пришла за помощью. И я решился помочь. Завалился к ним, якобы с обыском, а они стали в меня палить. Меня взяли. Кто-то из их родных заплатил, чтобы меня посадили. Сказали, что никаких следов оружия не нашли. Меня судили как убийцу. Приговор – смертная казнь, заморозка до отмены моратория. И вот я здесь.
Нельзя осуждать Джеймса за это. Окажись я на его месте, попроси Лиза о помощи меня, я бы сделал точно так же. Можно сказать, что он сглупил, нужно было просто убить их где0нибудь в подворотне. Но он всегда бы слишком прямолинейным чрезмерно честным.
- А твоя история? – спрашивает Джеймс.
Я знал, что он задаст этот вопрос. Не думаю, что он сможет меня понять. Наверное, это чувство стыда перед человеком из прошлой жизни, человеком который знал добропорядочного Адама Джонса. А теперь перед ним совсем другой Джонс, наркоторговец, рэкетир, угонщик, грабитель. Чем я только не занимался за долги годы моей преступной жизни.
- Знаешь, - говорю я, - это не самая интересная история.
Кажется, Джеймс все понял. Ведь я не мог угодить сюда за то, что перевел старушку через дорогу. Гордиться здесь нечем.
- Как здесь вообще? - чтобы сменить тему, спрашивает Грин.
- Паршиво. Как в аду, - улыбаюсь я. – Если не умираешь от тоски здесь, то тебя пытаются убить там. Главное держись подальше от того парня, - показываю на Хоукина. – Рядом с ним смерть ходит, и это не шутки. Сколько раз видел, как из парней рядом с ним решето делали, а на нем ни царапины.
- А кто он такой? На вид обычный пацан, - глядя на Хоукина, говорит Грин.
- Сын сенатора Хоукина. Ты должен бы слышать. Эту историю по всем каналам крутили. Сенатор прикрывал свое сына-маньяка.
- Помню, помню, - нахмурив лоб, произносит Джеймс. – Он больше двадцати человек убил. Не страшно спать в одном бараке с ним?
- Ему хватает крови на войне, здесь он спокоен, - успокаиваю я Грина.
Потом мы просто болтаем, как будто нет никакой войны, как будто мы не в отряде смертников. Мы вспоминаем прошлое, старые истории, рассказываем их друг другу. Все заканчивается вместе с отбоем.